Панки как люди

Культовый актюбинский рок-музыкант Ермен Анти - о возвращении в родной город, войне в Украине, гнетущем провинциализме, а также о способах примирения с близкими, которые оказались во власти зла.


Одному из самых известных панков не только в Казахстане, но и во всей русскоязычной музыке - Ермену Анти (Ержанову) - в этом году исполняется 50 лет. Встречает свой юбилей он на малой родине, в Актобе, где плотно обосновался после начала войны в Украине. В 2014 году лидер «Адаптации» - «одной из лучших музыкальных групп на постсоветском пространстве» (по мнению музыкального критика Артемия Троицкого) - увёз свой коллектив в Санкт-Петербург, чтобы развивать свою музыку там. Но ещё до пандемии проект «Адаптация» был закрыт - закрыт на пике, что поклонников Ермена крайне озадачило. Однако спустя всего несколько месяцев Ержанов вернулся с новым проектом, а его стихи стали жёстче и куда прямее в плане критики по отношению к окружающей действительности.

После того, как в 2022 году началось полномасштабное вторжение России в Украину, творчество Ермена стало ещё беспощаднее, а сам он, помимо выпуска двух альбомов (сейчас в планах - третий), стал много гастролировать по Европе с географией от Берлина до Вильнюса. Специально для «Актобе Таймс» проживший 30 лет в Актобе журналист Вячеслав Половинко встретился с Ерменом в перерыве между его гастролями. Разговор получился долгим, но всё равно крутился вокруг мирного Актобе и воюющего мира. И общего в этих двух темах оказалось несколько больше, чем ожидалось.

От автора

Мы встречаемся с Ерменом в центре Актобе в начале мая, уже после паводков, но перед другим большим юбилеем: городу в 2024 году - 155 лет. Выглядит «юбиляр», откровенно говоря, неважно: центр города пыльный и неухоженный, дороги, тротуары и культурные пространства вроде Водно-зеленого бульвара хронически разбиты и выглядят так, будто по ним ездила тяжёлая техника. Многие здания обветшали. В отдалённых, так называемых «новых» районах, ситуация чуть лучше, но вряд ли это добавляет ярких красок городу, который суров как в климатическом, так и в человеческом плане.

В отличие от одного именинника года, другой выглядит на удивление одухотворённым и живым: Ермен приезжает на беседу в кофейню в центре Актобе (вот чего стало в избытке!) максимально подтянутым, собранным и внешне совершенно довольным жизнью. И если бы не чисто панковская причёска, в Ержанове не так много внешних признаков культового анархиста 90-х годов. Он пьёт зелёный чай и рассуждает о зрелости как о неотвратимости. Что, конечно, не мешает ему по-прежнему вспыхивать в моменты наибольшего напряжения. А напряжение никуда не делось.

«Демократия не появляется сразу»

- Когда я готовился к интервью, то с поклонниками твоего творчества обсуждал настроение последних двух альбомов, и точка, в которой мы сошлись - это именно что музыкальная зрелость. Не разухабистость, свойственная тебе и группе в 90-х, а какое-то пусть и злое, но уже философствование - почти как у БГ. Насколько это ощущение соответствует твоему собственному?

- Разумеется, это зрелость: мне 50 в этом году, я нечто подобное ощущаю уже несколько последних лет. Мы все меняемся, и я поэтому группу в 2019 году распустил, потому что чувствовал: что-то заканчивается. Я успел до пандемии и до войны это сделать, написал последнюю песню «Адаптации» «Когда закончился искренний рок» - и тогда никто не понимал, почему, находясь на самом подъёме, я сказал, что беру тайм-аут, а то и совсем перестану писать. Уже и в Москве много людей собирали на концерты - только иди и играй, а я всё бросил и потерялся. Правда, хватило меня всего на семь месяцев: я поехал в Финляндию играть на концерте «Дед Мороз против Путина», который устраивали финские анархисты.

Я меняюсь, да. Не знаю, насколько это ощущается именно в музыке. В энергетике, думаю, нет, поскольку я как выкладывался, так и выкладываюсь. Поэтически тоже меняемся, но при этом мы не теряем связь с поколением: факт в том, что на концерты по-прежнему ходит молодняк. И это важно: рок-н-ролл - музыка молодых, и пока на концертах есть зрители 25-27 лет, всё в порядке.

- Разве человеческая зрелость - когда не говоришь, что думаешь, а думаешь, потом ещё раз думаешь и только потом говоришь, - не означает внутреннюю смерть панка? Это уже не анархия, это приструнивание самого себя.

- На самом деле, нет никакой поваренной книги, в которой написано, каким должен быть панк. Джон Лайдон из Sex Pistols - у него теперь свой проект, - старше меня на 20 лет, а до сих пор играет и выступает. Вроде уже дед, раскабанел немного, а смотришь и слушаешь его - ничего, живчик до сих пор!

Пока в тебе самом жизненная искра есть - всё нормально. Я много видел примеров, когда эта искра тухла. Возьмите Сергея Михалка из «Ляписа Трубецкого»: я ему очень сочувствую, но всё, человек сидит на антидепрессантах, ушла из человека энергия. Многих людей, которые не выдерживают, губят наркотики или алкоголь.

- Твои поклонники говорят, что искра в творчестве разожглась с новой силой. И «кислородным баллоном» для второго дыхания стали сначала Кантар, а потом война. Насколько это близко к правде?

- Вообще, меня изменило во время пандемии. Нас закрыли по домам, я как раз в Актобе был. И в какой-то момент подумалось: да пошли вы в задницу, мы будем играть! Ладно бы все этот карантин соблюдали, а это всё сплошная фикция была: одно заведение вынужденно закрывается, а во втором - сплошные гулянки и отрыв, потому что хорошие связи. Поэтому уже в карантин я набрал молодых музыкантов и стал играть. Завёлся, получается, тогда - а потом успел в декабре 2021 года, привившись, съездить с концертами в 10 городов по России.

А потом наступил 22-й год, и всё стало меняться. Я начал записывать альбомы, причём если раньше выпуск был раз в три-четыре года, то теперь стало понятно, что времени больше нет, надо высказываться прямо сейчас. Тот же БГ записывает по 4-5 песен альбом, многие так делать стали. Я успел записать «Груз 2022», хотя там в основном песни ещё с карантина, и «Чёрный карнавал». Теперь я хочу закончить трилогию и в 2024 году записать ещё альбом. Песни для него уже есть.



- Карантин стал фестивалем лицемерия и первым триггером, а события 22-го года, получается, усилили желание высказаться?

- Многие считают, что после Кантара нужно говорить. А у меня такого ощущения нет, потому что я все эти годы и так не молчал. И когда люди начинают: вот, смелые, критикуют того же Назарбаева… Я песню «Кайфа больше нет» написал в 1997 году так-то.

Из песни «Кайфа больше нет»:

Ну, а рядом-то совершенно
иная жизнь:
Здесь сытые дети бесятся
с жиру.
И охота бедным в Майами
или Париж.
А вот Актюбинск, Челкар,
Мартук - вот это престиж!
Вижу и понимаю:
Кайфа больше нет.
Вижу и понимаю:
Кайфа больше нет.
А мне обещают 2030 год.
Что мне делать, я буду
ждать его.
Я буду уже лысый, я буду без
зубов,
Мне тогда будет уже 56 лет.

Я в 22-м году стоял у акимата во время январских событий, чтобы мои дети не жили при монархии. Вот для чего я стоял.

- Спустя два года монархии нет, но и светлого будущего и демократии сильно не добавилось.

- Демократия не появляется сразу. У нас люди так устроены: убрали Назарбаева, пришёл Токаев - и все уверены, что перемены наступят мгновенно. Свою систему, которая рухнула в 2022-м году, Назарбаев выстраивал 30 лет. А люди думают, что через полгода всё станет по-другому. Я реалист и считаю, что перемены будут наступать постепенно - и то, если нам повезёт, и мы окажемся их достойны. Но плюс, который я вижу уже сейчас: стала работать инициатива снизу. Пока наверху всё только закручивается, люди поднимают шум в соцсетях, запускают петиции - и добиваются своего. Концерт Лепса отменили обычные люди. Концерт Би-2, который хотела запретить какая-то «ватница», отстояли тоже обычные люди. И это не только про концерты: поднимаются и вопросы экологии, и судебного беспредела, и много чего ещё.

Невозможно всё сразу изменить. Но инициатива снизу - она заставляет власть, которая сама задала этот вектор на «Новый Казахстан», реагировать на происходящее. А ещё два года назад при Назарбаеве власть бы просто забила на любую инициативу и сделала бы по-своему. То, что сейчас происходит, это зачатки [демократии]. Может, получится, может, нет - но это и от нас, от каждого зависит.

«Людей провинциализм портит»

- Ты говоришь, что на концерты продолжает ходить молодёжь. Я был в январе на твоём выступлении в Актобе - и, может, я плохо смотрел, но мне показалось, что аудитория именно городская засахарилась: те люди, что ходили 20 лет назад, ходят и сейчас.

- Тут история такая. Дело в том, что в Актобе засилье групп, которые занимаются каверами, а не своим творчеством. Люди становятся музыкантами, чтобы играть в кабаках. Но это не творчество, это игра на потребу публики, которая ест мясо. И точек притяжения, которые собирали бы вокруг себя людей, как мы на концерте в троллейбусном парке в 90-х годах, по сути, нет. Я всё надеялся, что местные рэперы как-то выстрелят, - но нет. И аудитория очень чувствует, когда нет энергии, поэтому по-прежнему идёт ко мне, пусть я и выступаю 30 лет.

- Так а молодая зрительская кровь на концертах именно в Актобе есть?

- Есть. Родители приходят со своими детьми. А еще есть ребята из Назарбаевской школы, которые у себя потом играют наши песни: они приходят, покупают диски, задают вопросы. Но ситуация здесь такая, потому что здесь именно нет широкой сцены. В Алматы она есть, поэтому люди приходят не только на Ермена Анти, они слушают большое количество музыкантов. А здесь люди ходят ко мне ещё и потому, что выбора не так много. Если бы я не играл концерты, их бы практически и не было в городе. Прекрати я выступать совсем - тут был бы полный тухляк.

- Это тоже беда провинции как таковой?

- В широком смысле - да. Здесь так было, ещё когда я в 92-м году собрал группу. Дикое болото.

- Получается, что спустя 32 года ситуация не изменилась, и Актобе как был городом с провинциальным мышлением, так и остался. Только «Адаптация» всех и спасает.

- Ну, тут такой момент: я себя жителем провинции не ощущаю, потому что Актобе для меня теперь - лишь порт приписки. А играю я везде. Вчера тут, а дальше у меня - концерты в четырех странах Европы.

- То есть город больше - не место силы? Это просто убежище?

- У меня есть песня «Мой город будет стоять», программная, на каждом концерте исполняю. Вот в ней ощущается, что Актобе был местом моей силы.

Из песни «Мой город будет стоять»:

По переименованным
улицам,
По убитому детству
далёкому
Мимо псов со страшными
рожами.
Улыбаются мне прохожие.
Ночью звёзды на небе
светятся,
Ночью психи луною маются.
Провода и столбы
шевелятся.
Даже стены, и те кусаются.
Ну а если проснусь,
то не выдам себя
Втихаря улыбнусь, разобью
зеркала
Белый саван зимы, он красив
на земле,
Остаются следы. Что-то
сдохло во мне.
Мой город будет стоять!

А ещё есть песня «Зима будет долгой», где есть строчка «Энергия мест, где прошло моё детство». Актобе - это мой дом, но лет 8 уже как не место силы, а именно порт приписки.

Город уже не вдохновляет - как раз потому, что в плане творчества он вернулся к началу 90-х годов. Всё надеюсь, что кто-то появится, кто встряхнёт это болото. Неважно кто: художники, музыканты, поэты. Но всё очень кисло. Я, если честно, поэтому в 14-м году и уехал, потому что меня это всё … [утомило]. Людей провинциализм портит: ты в них вкладываешься, возишь в Парижи и Берлины на концерты, развиваешь - а потом человек отказывается от творчества, потому что жена, например, запрещает. Мол, непонятно, с кем ты там водишься. Собственнический мещанский инстинкт людей портит мою энергетику.

Или вот я наблюдал за местными поэтами в поэтическом кружке. Это же не творчество, они просто пишут стихи. Или вообще выступают со сцены с чужой поэзией - что для меня странно. Когда видишь подобное, начинаешь сильно переживать, но потом я сам себя успокаиваю: всё, что могу для этого города, я делал и делаю. Но это не только для города: пытаюсь создать какой-то воздух вокруг себя.

- Мне в этом видится какая-то экзистенциальная драма художника. Ты пытаешься донести какие-то собственные мысли и идеи, но обывательская масса в итоге лишь отдаляется, а остаётся только совсем узкая прослойка. Тот самый «воздух».

- Если так рассуждать, эта драма не только моя, но и всех художников на планете. Может, в Европе по-другому, но на нашем постсоветском пространстве точно так. Обыватель не бросится смотреть Годара, ему сериалы про ментов и бандитов всегда ближе. Так же и в музыке: шансон ближе, чем панк-рок. Или «Ласковый май»: вот что с людьми сделали «снег и морозы».

«Думал, что человек - хиппи, а он предлагает головы отрезать»

- Тут речь ещё и о смыслах, которые ты вкладываешь в свои высказывания. Допустим, о войне: чувствуешь ли ты, что твоя позиция по происходящим событиям на самом деле близка твоим поклонникам?

- Я, может, наивную вещь скажу, но мы тоже пережили момент этого перелома. Процентов 20 от моей аудитории, которые ходили на мои концерты и пели «Остановите войну», вдруг стали сторонниками войны.

Из песни «Остановите войну» (сохранена грамматика и пунктуация оригинала):

задёрни шторы и выключи
свет до утра
по новостям льётся кровь -
это такая игра
соседи тоже не лучше - у них
полный отбой
пусть паханы делят мир. я
останусь собой
унылый грустный пейзаж,
воспетый тысячу раз
район рабочий похож на свой
сомнительный класс
и я не знаю, кто первый им
всем скажет «стой»
мне так хотелось, чтоб ты
была рядом со мной
безумцы тянут планету
ко дну
мне гарантируют жизнь.
остановите войну!

Эти люди вдруг стали считать тех, кто войну не поддерживает, «русофобами». Им больше не милы Гребенщиков или Шевчук, они предпочитают любить людей из Политбюро. В первый год меня это сильно сломало, тем более такой разлом случился не только в аудитории Актобе, так везде произошло. Думаешь, что человек - хиппи, а он предлагает головы отрезать. Потом я этим разочарованием переболел и теперь считаю, что это не моя трагедия, а трагедия этих людей. Я-то не поменялся, пою те же песни. И так вышло, что даже то, что я пел 10 лет назад, актуально и сейчас.

- Так вот и получается: 30 лет назад боролись с остатками «совковости» в голове, а в итоге масса вокруг стала только агрессивнее. Про двадцать процентов тех, кто стал сторонником войны - цифра, кстати, выглядит слишком оптимистичной.

- Я исключительно про своих поклонников. Примерно 20 процентов фанатов в Актобе превратились в сторонников войны и примерно такое количество моих подписчиков в соцсетях от меня отписалось. Радует, конечно, что на их место приходят другие люди. Глобально я изменить ничего не могу, но должен продолжать делать то, что я делаю. Мне не хотелось этой войны, но я тоже глобальный её участник, меня втянули - и если 10 тысяч человек в России продолжат меня слушать, есть шанс, что они в итоге сделают что-то полезное для своей страны.

- Прошу прощения за каламбур, к войне пришлось адаптироваться.

- Как лодку назовёте - так и поплывёт, да. Но тут ещё важно, как работает пропаганда. Мы, не будучи участниками войны, массово поглощаем эту пропаганду. Люди в Казахстане по-прежнему смотрят телевизор, а те, кто помоложе - людоедов, проникших на YouTube. А вот если хотя бы одного из людоедов отключили - тот же канал НТВ, решением Медеуского суда за какое-нибудь оскорбление в адрес Казахстана, - уже процентов на 25 меньше людей потребляли бы эту пропаганду. А так коллективный Соловьёв везде, у него доступ ко всем. Я в парикмахерской ждал своей очереди и видел, как на улице какой-то колдырь орал, что он пойдёт воевать. Не было бы телевизора - он просто пьяный бы бродил, а пропаганда делает его агрессивнее. Я ещё в 2018 году написал: «Неписаное правило агрессивного бытия». Я как раз там жил, я всё видел.

Из стихотворения «Блюз бетонных коробок»:

Блюз бетонных коробок...
Прошлой зимой мы
прятались в щели -
Главное в искусстве войны
Не победа, а достижение
цели,
И для этого хороши
все средства.
Так поступали великие
полководцы -
Карфаген должен быть
разрушен
В борьбе за место под этим
солнцем.

Блюз бетонных коробок -
Физкульт-привет,
ортодоксы и активисты!
Кругом враги -
Нас мочат за то, что мы
антифашисты,
Под аплодисменты нагаек
И барабанную дробь дубинок
Встают полки
Затылок в затылок.

Блюз бетонных коробок -
Родина помнит своих героев.
Те, кто распяли Христа,
Отрываются
на отверженных и изгоях.
Неписанное правило
агрессивного бытия:
Привыкать и терпеть через
«не могу».
Нет той силы, которая бы
могла
Растопить эту вечную
мерзлоту.

Блюз бетонных коробок -
Это не плач, а суровая
констатация:
Если деньги решают всё,
То в конечном счёте нас
ждёт инфляция
И тотальное уничтожение
Живописного уголка
Вселенной.
Я думал, что я блюзмен,
Оказалось - военнопленный…

- Не хочется выступать адвокатом дьявола, но не кажется ли тебе, что если бы в людях изначально не было бы этого желания агрессии, никакая пропаганда не добилась бы такого эффекта?

- Многие об этом спорят. Говорят, например, об имперском комплексе, который вылез из человека наружу сейчас. Я много анализирую поведение людей вокруг, хоть книгу о них пиши с условным названием «Вата»: как люди превращаются из хороших в зомбированных. У меня был знакомый, добряк, хороший человек из мира музыки. А тут в 22-м году он вдруг говорит: а знаешь, почему в Актобе во время Кантара не сожгли ни одной машины? Потому что Россия рядом! В скобках читай: Путин. А Алматы далеко, там не боятся. И это человек ведь не свои мысли озвучивает, он услышал это от тех, кто такие нарративы формирует.

Пропагандисты отказывают нам в праве любить свою родину, быть воспитанными людьми. При этом они сами живут в страхе и считают, что мы тоже должны бояться (поэтому и не разносили магазины). У Сергея Соловьёва в фильме «Чужая белая и рябой», который как раз сняли в Актобе, есть хорошая фраза: никто никогда не отнимет у нас право быть порядочными людьми. А пропаганда пытается это сделать.

- Пропаганда лишает порядочности?

- Пропаганда лишает мозгов и права мыслить и выбирать самому.

- Самый банальный вопрос: а зачем было думать самому, если до этого 74 года за вас всё решали?

- Да, я слышал и эту точку зрения.