Как помогали фронту в суровые годы - рассказали актюбинки

С каждым годом рядом с нами остаётся всё меньше тех, кто испытал на себе ужасы самой жестокой войны двадцатого века. Время стирает из их памяти чувства и детали воспоминаний. Они говорят о военных годах без эмоций и слез. И тем страшнее то, о чем они рассказывают.


Накануне Дня Победы я поговорил с двумя из тех, кого называют детьми войны. Одна из них – моя мама, другая – мама моего близкого друга.



Сара аже:

- В 1941-м мы жили в Шалкаре. О начале войны с Германией всем сообщили по радио: у нас дома, в углу висело радио в виде большой чёрной тарелки. Я сама мало что понимала, узнала от взрослых. Отца не было, его репрессировали в 1939 году. Когда во время насильственной коллективизации у всех отбирали скот и сгоняли в колхозы, он зарезал своего верблюда и раздал мясо односельчанам и родственникам. Кто-то заявил в органы, и его арестовали, объявили врагом народа, отправили в лагеря на 6 лет. Вернулся он уже после войны совсем больным человеком и вскоре умер.

Шынай-ага, младший брат моего отца, с началом войны уехал в Алма-Ату на курсы младших командиров, а спустя некоторое время вернулся. В Шалкаре формировали войсковые подразделения для отправки на фронт. Их расквартировали в здании школы, где я училась. Уже прямо перед самым отъездом на фронт он зашёл к нам домой, в светлом тулупе и ремнях. Никого из взрослых дома не было. Он написал записку с прощанием и прикрепил её высоко, под самый потолок. Обнял меня и сказал: «Когда придёт мать, покажешь записку».

В сентябре 1941 года дети из аулов не смогли приехать на учёбу в интернат, поэтому ходили в школу только те, кто жил в городе. Мама сделала мне сумку из плюша, к ней пришила кармашек, для чернильницы. Помню, как приходила в класс, там не отапливали, было холодно и мы перед уроками руками или под подмышками отогревали чернильницы.

А в следующем, 1942 году, в школу уже никто не пришёл: все учителя-мужчины ушли на фронт, а многие дети голодали, и у них не было сил выходить из дома. Занятия отменили. Я осталась дома и стала работать вместе с мамой и бабушкой в артели «Красный Восток». Приносили домой шерсть, расчёсывали, пряли пряжу, вязали носки и варежки и сдавали в артель, откуда их отправляли на фронт. Тогда везде было написано: «Всё для фронта, всё для Победы!». И люди жили под этим лозунгом, отказывая себе во всём. Я сначала выполняла самую простую работу: таскала вёдрами из колодца воду, носила и расчёсывала шерсть. Но потом меня мать научила вязать. Ну вот так целыми днями сидели и втроём занимались, кто прядением, кто вязанием. Я вязала носки и варежки. Просыпались рано, я плакала, хотелось спать и не хотелось работать, а мне взрослые говорили: «Там твой Шынай-ага с врагами воюет. И у него и его друзей руки замёрзнут, если ты не свяжешь им варежки». И я садилась за работу. За день могла связать одну варежку или один носок.

В школу я вернулась в 1944 году и сразу поступила в пятый класс. Нам, школьникам, преподавали предмет, который назывался «Военное дело». Уроки вёл депортированный из Поволжья в Казахстан немец по фамилии Гауфман. Он нас научил разбирать и собирать противогаз, рассказывал о его устройстве. Ещё мы изучали винтовку Мосина образца 1891/30 года. Помню, заучивали наизусть: «Штык служит для рукопашного боя. С дальнего расстояния огнём, с близкого расстояния — штыком и прикладом».

О том, что мы победили в войне, объявил по радио Левитан. Все выбежали на улицу и обнимались, поздравляли друг друга, говорили, что теперь вернутся наши мужчины – отцы, братья. И мы стали ждать. Постепенно стали по одному возвращаться односельчане и родственники. Они останавливались ненадолго у нас дома и каждый дарил мне трофейные немецкие наручные часы, их у меня набралась целая шкатулка. (Её со всем содержимым потом украл проходимец, промышлявший гаданием на рынке). Мы все ждали, что вот-вот вернётся и Шынай-ага.

Как-то раз приехала к Мариям аже, его матери, а они ждут какого-то высокого гостя, наводят чистоту везде. Пришёл председатель аулсовета с русским мужчиной в форме. Этот мужчина подошёл к Мариям аже, пристегнул ей к груди орден. И сказал: «Ваш сын погиб смертью храбрых в боях за нашу Родину. Спасибо за то, что воспитали настоящего героя. Этот орден с его гимнастёрки. Остальные его ордена и медали передадим позже». Аже не поняла ничего. Тогда председатель аулсовета объяснил ей всё по-казахски. Мариям аже посмотрела на них, тут же присела на скамейку и с того момента до самой своей смерти не проронила больше ни слова.

Рассказывали, что Шынай-ага служил в стрелковой бригаде и как-то раз подстрелил из своей винтовки вражеский самолёт. Он до войны много охотился. Был метким стрелком, мог птицу на лету подстрелить. Видимо, пригодились ему эти навыки на войне…



Роза Биктимировна:

- Когда началась война, мне было четыре года. Мы жили в Алма-Ате. В 1944-м я поступила учиться в школу № 54. Уже в первые годы войны здание школы разделили: в одной половине продолжали учиться дети, а в другой разместили военный госпиталь. После уроков мы шли туда: стирали бинты, мыли полы, ухаживали за ранеными, писали своим детским почерком письма за них. Как-то раз меня подозвал к себе один раненый офицер, сказал, что я очень похожа на его дочь и подарил мне карандаш.

В госпитале нас подкармливали. Это тоже было важно, потому что все жили бедно, впроголодь. Помню, однажды у старшей сестры в очереди украли хлебные карточки, и целый месяц нам пришлось жить без хлеба.

В одном классе со мной училась Элла Клочкова, дочь Героя Советского Союза, политрука панфиловской дивизии Василия Клочкова. Но тогда мы ничего не знали о подвиге 28 героев-панфиловцев.

Мой отец Байбулатов Биктимир тоже был призван на войну в 1941 году. Всю войну он прошел водителем «Студебеккера», несколько раз горел вместе с машиной. Как-то раз к нам домой пришёл его бывший однополчанин и рассказал, что отец погиб у него на глазах. Мы все плакали, долго не могли прийти в себя. Но спустя некоторое время от отца пришло письмо. Оказалось: они попали в окружение, однако им удалось оттуда вырваться.

Войну отец закончил в Вене и вернулся домой в январе 1946 года.



А эту историю рассказала Базаркул, жительница села Украинка:

- В годы войны, когда всех здоровых мужчин забрали на фронт, то колхозами и фермами стали управлять женщины. Сестра моей мамы, Жаныл, работала заведующей фермой недалеко от села Джурун Мугалжарского района.

В феврале 1944 года в Казахстан депортировали почти полмиллиона чеченцев и ингушей. Их целыми семьями везли в вагонах, в которых перевозят скот. Не все выживали в таких нечеловеческих условиях: болели, умирали.

На станции Джурун с поезда высадили около десятка детей, чьи родители умерли в дороге, и никого из родственников не осталось в живых. Привезли в Жана Турмыс, это недалеко от Джуруна. И Жаныл стала водить детей по аулу. Заходили в каждый дом, дети осматривались, она спрашивала: «Кто хочет жить в этом доме?» И если кто-то из детей изъявлял желание, его оставляли и шли по аулу дальше. При этом согласия хозяев не спрашивали, да никто лишних вопросов и не задавал. Просто принимали в семью и начинали заботиться о ребенке, как о родном.

Распределили всех детей по домам, но одному мальчику-чеченецу по имени Мукадин семью так и не нашли. Жаныл спросила его, почему он нигде не захотел остаться. И мальчик признался, что ему больше всех понравилась сама Жаныл. Так и остался с ней. Вырос, женился. У него родились трое сыновей и дочь, все они носят фамилию приёмных родителей Мукадина.